очнувшись от глубокого сна, я первые секунды вообще ничего не мог понять. Дерби оказался у моих дверей – и он вспомнил свой старый код! Та, новая его личность, не могла вспомнить давней привычки моего друга… так что же, Эдвард снова внезапно вернулся в нормальное состояние? Но почему он оказался здесь в такой час, да еще в подобной спешке? Его досрочно выпустили из лечебницы или он попросту сбежал оттуда? А может, думал я, поспешно накидывая халат и сбегая по лестнице к входной двери, его возвращение к собственному «я» стало причиной какого-то особо неистового, бредового состояния, которое и заставило врачей отказаться от прежнего намерения отпустить его, что, в свою очередь, обусловило этот взрыв стремления вырваться на свободу? Впрочем, что бы там ни было, это опять был мой старый добрый Эдвард, и я в любом случае приду ему на помощь!

Как только я распахнул дверь, оказавшись перед окаймленной кронами вязов теменью ночи, меня в буквальном смысле слова едва не сшибла с ног резкая, плотная волна омерзительного, непередаваемого зловония. Я судорожно закашлялся от внезапно подступившей тошноты, и в течение какой-то секунды смутно видел перед собой лишь сгорбленную, скрюченную, словно у карлика, фигуру, стоявшую на крыльце моего дома. Звонки и стуки в дверь действительно указывали на приход Эдварда, но что это за омерзительная, вонючая пародия на человека? И как у самого Эдварда хватило времени куда-то скрыться – ведь он же в последний раз позвонил за какую-то секунду до того как я открыл дверь?!

На пришельце был плащ Эдварда – полы его почти касались земли, а рукава хотя и были сильно подвернуты, все равно полностью закрывали ладони. На голове его сидела неряшливо заломленная шляпа, а черный шелковый шарф почти полностью скрывал лицо. Едва я сделал пару нетвердых шагов вперед, как стоявшее передо мной существо издало то ли хлюпающий, то ли булькающий звук, очень похожий на то, что я слышал по телефону – «глюб… глюб…» – и протянуло мне большой и плотно исписанный лист бумаги, нанизанный на длинный карандаш. Все еще слабо покачиваясь от исходившей от него невыносимой, поистине трупной вони, я взял бумагу и в падающих у меня из-за спины лучах света попытался было прочитать, что в ней написано.

Не оставалось никаких сомнений – почерк был явно Эдварда. Но зачем ему понадобилось писать, когда вполне можно было просто позвонить – ведь находились-то мы, можно сказать, почти рядом, – и почему он писал так неразборчиво, порывисто и в явной спешке? В слабом свете передней я так и не смог ничего толком разобрать, а потому направился обратно в холл – карлик также машинально двинулся за мной следом, хотя и неловко замялся у порога. Исходивший от него запах мог свести с ума кого угодно, и потому я Христом-Богом молил (к счастью, не зря), чтобы моя жена не проснулась и не вздумала спуститься ко мне.

Едва прочитав бумагу, я тут же почувствовал, что колени мои предательски задрожали, а перед глазами поплыли круги… Очнувшись, я обнаружил, что лежу на полу в холле, по-прежнему сжимая в скованной страхом руке ту самую бумагу. Вот что в ней было написано.

«Дэн – немедленно отправляйся в лечебницу и убей его. Уничтожь! Это уже не Эдвард Дерби. Она добралась-таки до меня – это Айзенат, – хотя сама она уже три с половиной месяца как умерла. Я тогда солгал тебе, когда сказал, что она уехала. На самом деле я убил ее. Я должен был это сделать. Это произошло совершенно неожиданно, но мы тогда были одни, и я все еще находился в своем собственном теле. Под руку мне попался подсвечник, и я ударил им ее по голове. Иначе в День Всех Святых она навечно вселилась бы в меня.

Я спрятал ее в дальнем подвале – сверху завалил какими-то коробками и постарался затереть все следы. На следующее утро слуги что-то заподозрили, однако за ними водятся такие секреты, что в полицию они обратиться не решились. Я рассчитал их и выставил за дверь, но один лишь Господь знает, что они – и другие члены их культа – станут делать.

Какое-то время мне казалось, что все опять наладилось, а сам я пошел на поправку, но затем снова почувствовал – словно мой мозг куда-то тянут. Я сразу понял, что это было – просто не мог не понять, не вспомнить. Душа – вроде той, что была у нее или у Эфраима – после смерти лишь частично покидает тело, и продолжает как бы цепляться за него вплоть до тех пор, пока существует само это тело. И вот она пыталась добраться до меня – хотела, чтобы мы поменялись с нею телами – стремилась захватить мое тело, а меня самого вместить в тот полуразложившийся труп, что я спрятал в подвале нашего дома…

Я понимал, что меня ждет – очевидно, это и обусловило мой срыв, в результате которого я оказался в сумасшедшем доме. А потом это началось – я почувствовал, что вот-вот задохнусь, находясь в полной темноте – ведь я находился там, в подвале, под массой коробок… в разлагающемся теле Айзенат. Тогда до меня дошло, что сама она сейчас находится на моем месте в лечебнице, причем навечно, ибо все это случилось уже после Дня Всех Святых, а потому жертвоприношение возымеет свое действие даже в ее отсутствие. Таким образом, она оказалась в полном душевном здравии и была готова совершать свои дикие злодейства над всем человечеством. Я был в отчаянии, и все же, несмотря ни на что, смог выбраться наружу.

К сожалению, процесс зашел уже слишком далеко и разговаривать я не мог – даже трубку как следует не смог держать в руках, – но писать был еще в силах. Постараюсь хоть немного привести себя в порядок и донести до тебя это свое последнее послание и одновременно предупреждение. Еще раз заклинаю тебя: если тебе дороги мир и благополучие всего того, что окружает людей, убей эту тварь. При этом добейся того, чтобы ее кремировали. Если этого не сделать, то она будет жить вечно, переходя из тела в тело, и даже я не в состоянии сказать, что еще она может сотворить, если это случится. Дэн, никогда даже не прикасайся к черной магии – это дьявольское ремесло. А теперь прощай – ты всегда был настоящим другом. Расскажи полиции обо всем – не знаю только, во что из этого они смогут поверить, – и извини за то, что втянул тебя во все это дело. Скоро я отойду в мир иной – эта мерзость не просуществует слишком долго. Надеюсь на то, что тебе удастся разобрать мою писанину. И убей эту тварь – убей ее!

Твой Эд».

Все это я прочитал лишь позже, поскольку перед тем, как свалиться в обморок, смог дотянуть лишь до третьего абзаца. Сознание вновь покинуло меня, когда я обнаружил, что именно лежит на пороге моего дома – скрюченное, обдуваемое волнами теплого воздуха… Странный пришелец не шевелился и вообще не подавал никаких признаков жизни.

Мой камердинер оказался крепче меня и не свалился без чувств, увидев поутру всю эту картину. Вместо этого он просто позвонил в полицию. Когда они прибыли, меня уже проводили наверх и уложили в постель, но тот… та масса все еще продолжала лежать на том самом месте, где рухнула прошлой ночью. Занимаясь ею, полицейские были вынуждены прикрывать носы платками.

То, что они в конце концов обнаружили под странным ворохом разносортной одежды Эдварда, оказалось почти разложившимся трупом. Сохранились, правда, кости и, разумеется, череп, хотя и проломленный. По строению челюстей врач однозначно установил, что череп принадлежал Айзенат Дерби.

1937

© Пер. Э. Серовой

Сноски

1

Роберт Браунинг (1812–1889) – английский поэт и драматург.

2

Ге́нри Джеймс (1843–1916, Лондон) – американский писатель, который с тридцати лет жил в Европе,